– Господи, Лерочка, поздно-то как, а ты все у меня! Вдруг твоя мама проснется и увидит, что тебя дома нет?

– Да она храпака, как буйвол, дает! – заверила ее Лерочка.

– И все-таки: давай вызовем тебе такси.

– Ладно, давай, – неохотно согласилась девушка. – Вдруг и правда – глаза продерет, меня не застанет – вот крику будет. Да и тебе уже вроде полегче…

– Полегче, – благодарно кивнула Надя. – Спасибо тебе, Лерочка…

– Да ладно, спасибо! – хмыкнула девушка. – Я вроде тебя утешать приехала, а на самом деле ТЫ мне тут целый медосмотр устроила… И сочувствий выдала гору.

– Но мне и правда теперь гораздо лучше, – заверила Надя.

Она не обманывала. Пусть на душе по-прежнему тяжко – но, по крайней мере, ступор, в котором она пребывала весь сегодняшний вечер, отступил. Кошмар – подыстлел, стерся. И сейчас ей хотелось только спать.

Надя проводила Лерочку до машины, вернулась домой, быстро разделась и юркнула в постель. Звонить Полуянову сил уже не было. Да и желания, признаться, тоже – вдруг с ним тоже получится, как с Лерой? Приедет журналист вроде ЕЕ утешить, а получится так, что ОНА его опять будет утешать. Как вчера.

И, уже засыпая, Надя подумала: «А Лерка-то молодец! Хоть и дурочка – но заботливая… сама себя плохо чувствует – а все равно приехала поддержать… Выходит, что фотомодели – тоже нормальные люди…»

Убивать – словно азартная игра. Когда по кругу мечется слепой рулеточный шарик, а у тебя – единственная фишка на поле. Или: семнадцать на руках в блэк-джеке и загадочный взгляд крупье, достающего из «башмака» роковую карту… Или же – жалкая пара двоек против всей мощи казино.

Тот, кто хочет выиграть, всегда умирает.

И Марат – как любой азартный игрок – получил ровно то, что заслуживал. Слишком много этот повелитель глупых овечек-моделей о себе возомнил. Слишком привык, что всегда остается безнаказанным. Слишком уверился, что главный в этой жизни – он. И, конечно, ошибся.

…Получилось так красиво! Когда у него вдруг начался шок – клофелин действует быстро. Когда беспечное кофепитие для одного из собеседников неожиданно обратилось в кошмар… когда глаза Марата наполнились ужасом, а горло схватило спазмом… Смерть ему шла. И кто говорит, что смотреть на умирающих – страшно? Нет.

Умирание полно неизъяснимого очарования. Смерть наполняет жизнь красками. И дает возможность почувствовать себя сильным. Успешным. Роковым. Вершителем судеб.

Марат, ничтоже сумняшеся, пытался бороться. Противостоять людям. Противостоять смерти. Что ж, его агония заняла ровно семнадцать минут.

И так – а скорее даже быстрей и легче – будет с каждым, кто посмеет встать на пути.

Глава 9

Уснула-провалилась в сладкую дрему Надя мгновенно, и даже сон приятный начал сниться – будто они с Димой Полуяновым по кромке моря бредут и за руки держатся, и так ей хорошо с ним, надежно, покойно – идти бы рядышком до скончания века… Но Димка (из сна) вдруг предложил: «Смотри, Надюша: на пирсе рыбак сидит. Пойдем посмотрим – много ли наловил?» Наде до рыбы – что в реальной жизни, что в ночных грезах – ни малейшего интереса нет, но раз уж Димочка хочет… «Конечно, пойдем!» Они ступают на пирс, подходят к рыбаку, вежливо здороваются… Рыбак оборачивается. Но вместо дубленной морскими ветрами рыбацкой физиономии Надя видит холеное лицо Марата. С остановившимся взглядом, с перекошенным ртом… «Дима!» – истерически кричит она. Кидается журналисту на грудь – и в ужасе видит, что лицо Полуянова тоже мертво, безучастно, иссиня-бледно… Счастье, что проснуться удалось.

Надя дрожащей рукой дотянулась до настольной лампы, включила свет, тяжело откинулась на подушку… Ф-фу, ну и кошмар! Как же ей дальше-то жить, одной, без теплого мужского плеча под боком – когда такие ужасы снятся?..

Она взглянула на часы: три утра. В семь – вставать на работу. Голова тяжелая, в глазах щиплет. Но о том, чтобы опять уснуть, – даже подумать страшно… ясно же, что опять какая-нибудь дрянь привидится. Так что придется «тяжелую артиллерию» привлекать. То бишь брать в постель Родиона – и все его десять килограмм. Кинологи, конечно, разоряются, что укладывать псов в кровать – непедагогично и негигиенично. Но какая уж тут педагогика – если такие сны ужасные снятся? А Родька хоть как-то ее успокоит…

Любимый пес не подвел, и время до утра протекло вполне сносно – Родиончик, на соседней подушке, похрапывал столь аппетитно, что Надя, вроде бы за компанию, мгновенно провалилась в сон. И кошмаров ей больше не виделось. Ну, а когда в семь, по будильнику, проснулась – в окно уже ломились солнечные лучи, и в свете весеннего дня давешние черные краски померкли. Не в белоснежные, конечно, обратились – после всего, что пришлось пережить, это было бы странно. Но, по крайней мере, уже можно спокойно – и даже беспечно! – валяться в постели и думать. Здраво, без истерик.

Надя и принялась рассуждать – машинально поглаживая Родьку за теплым, сонным ушком.

Чего она, собственно, вчера так страдала, что закатила в милиции самую настоящую истерику, только что головой о стену не билась?! Да, конечно, ужасно, что Соня погибла и что Марат убит. Но она-то, Надя, тут при чем? Они, оба, – ей друзья, сватья, братья? И что с того, что именно ей выпало первой увидеть обоих мертвыми? Разве это означает, что она причастна к их гибели? Конечно же, нет, уверяла себя Надя. Ей просто не повезло – как насмешничает Полуянов, карма такая, по всей жизни фарта нет… И милиционеры, конечно же, скоро это поймут. Их как на всяких юридических факультетах учат? Qui pro, ищи, кому выгодно. Вот пусть и ищут. И даже не надеются повесить – так, кажется, говорится? – на нее оба этих убийства.

Плохо, конечно, что ее подозревают. До такой степени, что к Лерочке домой приходили, расспрашивали. Но, с другой стороны, нужно ведь полным идиотом быть, чтобы поверить, будто она и вправду могла всадить в Соньку нож, а в Маратов кофе – подлить смертельную дозу клофелина… У ментов, конечно, воображение, когда им надо, богатое – но не до такой же степени! Так что скорее всего они ее просто на понт пытались взять. Ну, а раз уж Надя по горячим следам не призналась – больше и терзать ее не будут.

«У нас не тридцать седьмой год – по одному подозрению не расстреливают, – решила Митрофанова. – Значит, и паниковать нечего. Все образуется».

И она бодрячком выпрыгнула из постели – рассуждать, конечно, дело хорошее, но как бы на работу опять не опоздать…

Быстро умылась, шмякнула в Родионову миску добрую порцию корма (лентяй, впрочем, даже не пробудился – значит, сам виноват, гулять не поевши пойдет), приготовила себе чай… Но думать все равно продолжала. Решение вырисовывалось простейшее: «Забыть, как страшный сон. Или, как говорит молодняк, – забИть. Перечеркнуть этот подлый фотомодельно-рекламный мир жирной чертой. Никаких больше съемок, никаких тусовок и тем паче кастингов. Библиотека – и дом, как я привыкла. Скучно, конечно, – зато спокойно. И гарантировать можно – больше никаких убийств в моей жизни не будет. И обвинять в убийстве никто меня не станет».

«Новую жизнь» – которая кончалась, едва начавшись, – было немного жаль. И обидно, что рекламная карьера не состоялась – работать в свете софитов, да под прицелом камер, конечно, куда приятнее, чем выдавать книжки в библиотеке… Но, с другой стороны, насколько в родной «историчке» все проще! Сослуживцы – симпатичные, безо всяких, как у людей в модельном мире, камней за пазухой и тараканов в мозгах. Читатели – интеллигентные, с одухотворенными лицами. А начальник, директор библиотеки, бородач Василий Семенович со степенью доктора философских наук?! Какой разительный контраст с матерщинником Маратом…

Это – и есть ее мир. Настоящий, искренний. А фотомодель Лерочка – с ее детскими проблемами, но вполне взрослыми амбициями – в Надин modus vivendi никак не вписывается. Так что придется – негрубо, но решительно – юной модели от дома отказать. Очень мило, конечно, что девушка вчера ночью приезжала ее поддержать – но больше, извините, ничего подобного не повторится. Нехорошо, конечно, так говорить, но не нужна ей дружба, от которой одни проблемы.